* * *

 Писала я на аспидной доске,

 И на листочках вееров поблёклых,

 И на морском, и на речном песке,

 Коньками по льду и кольцом на стеклах, -

 И на стволах, которым сотни зим…

 И, наконец, - чтоб было всем известно! -

 Что ты любим! любим! любим - любим! -

 Расписывалась - радугой небесной.

 Как я хотела, чтобы каждый цвёл

 В веках со мной! под пальцами моими!

 И как потом, склонивши лоб на стол,

 Крест-накрест перечёркивала имя…

 Но ты, в руке продажного писца

 Зажатое! ты, что мне сердце жалишь!

 Непроданное мной! внутри кольца!

 Ты - уцелеешь на скрижалях.

18 мая 1920 

Я не знаю, в чем обвиняют моего мужа, но знаю, что ни на какое предательство, двурушничество и вероломство он не способен. Я знаю его: 1911 г. — 1939 г. — без малого 30 лет, но то, что знаю о нем, знала уже с первого дня: что это человек величайшей чистоты, жертвенности и ответственности. То же о нем скажут друзья и враги. Даже в эмиграции, в самой вражеской среде, никто его не обвинил в подкупности, и коммунизм его объясняли «слепым энтузиазмом».

Из письма М. Цветаевой к Л.П.Берии от 23-го декабря 1939 г.